6 ноября исполнилось семьдесят лет Саше Соколову, автору романов «Школа для дураков», «Между собакой и волком», «Палисандрия», стихотврений, эссе. В своём радиоархиве я сохранил короткое эссе Саши Соколова. В 1985 году я предложил ему написать это эссе к столетию со дня рождения Хлебникова. Тогда же оно вышло в эфир. К сожалению, при распечатке текста я не смог разобрать всех неологизмов Хлебникова. Буду благодарен за подсказки.
«Где место вечной женственности под снарядами тяжёлой ругани?», — восклицал новобранец Велимир. Низменная и грязная среда тяготила поэта. Какие меры взял он во избавление от? Сказался ли на комиссии Председателем шара и членом Теократического союза творцов? Вольница гениальной невменяемости — прибежище многих призванных.
Призван осенью шестьдесят второго, я тоже, помнится, обнаружил себя в рядовых, и, не вытерпев маршировать до маршала, выбрал синдром неразорвавшейся бомбы. Из госпиталя в расположение части вернулся с победой. Отдавая последнюю дань достопочтенному мусорнику, удачливый белобилетник снял крышку бака и обнаружил в нём стихотворный сборник: то был букинистический Хлебников. Какими ветрами, казалось понятным. Ведь даже в самой затхлой и нецензурной казарме обитают любители речи изящной. Находка отозвалась знамением. Знакомство с золотописьмом тончайших жил, о котором «до» только слухом, стало школой неслыханной дерзости. В свою последнюю подшинельную ночь я навсегда осознал, что если выпевается бобэоби, то не следует наступать на губы собственной песни и приискивать эвфемизмов. И когда лоэлола боарро, люнулула изазо, то нужно кричать об этом во всеуслышание. Открытие завораживало. Хотелось пельси пипапи. Хотелось бируры и гигогаго. Хотелось крылышковать. Говоря красиво и в третьем лице, стены казармы расстались. Он подверстал себя к человечеству и шагнул в несказанное «лебедиво». Юношам брюсовским с бледным горящим взором и юношам маяковским, румяным, обдумывающим житьё: поступайте по Хлебникову, живите-ка беззаботно, усмеяльно смеясь. Но творите, всемерно мытарствуя, всемирно скитаясь.
Хлебников. В этой судьбе проблема «художник и общество» сказалась со всею неразрешимостью. Искусство — средство познания неисповедимых путей. Художник, обречённый на странствия по ним, — Агасфер. Он — живой и бродячий иероглиф вопроса. Вопросы, которые он предлагает миру, не имеют ответов. А значит и эта согбенность неисправима. Явление Агасфера народу — тревожно. И если не явно, то тайно — гоним. По Цветаевой: «Все поэты —жиды». По Синявскому: «Писатель всегда и повсюду враг». И, разумеется, самые лишние люди своих эпох — не Печорины и Онегины, а Лермонтовы и Пушкины. Будучи поэтом для поэтов, Хлебников был и остаётся лишним среди лишних, изгоем среди изгоев. Но время его грядёт. И когда на улице будетлян будет праздник, тогда векзагзига. И прочее.
Источник новостей: Рамблер
